Ирина Кнорринг - Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 1

Во-вторых, «Эос». Получаю через Волкова оттиск моих стихов,[453] а в «Новостях» читаю объявление, что в скором времени выходит 4-й номер, и все мои стихи будут там напечатаны. Вот это уж скандал. Для своего времени это и хорошо было, а когда в 26-м году за подписью Ирины Кнорринг печатаются такие стихи! Бррр.

Я не умею говорить слова,Звучащие одними лишь словами.Я говорю мгновенными стихами,Когда в огне пылает голова.

Мне слух не ранит острая молва,Упрек не тронет грязными руками.А восемнадцать лет — как ураган, как пламя,Вступили наконец в свои права.

И если кто-нибудь войдет ко мне,И взглянет мне в глаза улыбкой ясной, —Он не таким уйдет назад. Напрасно

Он будет думать о своей весне.Я так беспомощно, так безучастноТомлюсь в каком-то жутком полусне.

Молчание мне сказку рассказало,Мне что-то нашептала тишина.Ведь для меня здесь веяла весна.Я прежде этого не понимала.

Ведь для меня немая гладь канала,Веселый воздух, утро, тишинаИ на песок приникшая волна.Мне этого казалось слишком мало.

А дома, жарким солнцем разогрета,Весь день не говорила я ни с кем.Сидела в темноте, не зажигая света.

Потом я стала думать о тоске.И вот теперь — как ветер на песке —Весь вечер буду рисовать сонеты.

В душе поднималась досадаЗа тихий потерянный вечер,За то, что в томительной скукеУходят беззвучные дни.

Казалось, что солнца не надо,Не надо закутывать плечи,Сжимая распухшие руки,В зрачках зажимая огни,

Смеяться задорно и смелоИ тихо, как будто случайно,Веселое, звонкое имяБросать, осторожно дразня…

Но все отошло, надоело…Но сердце темно и печально…И мучает вечер пустымиМечтами сгоревшего дня…

Мечтала над томиком Блока,Стихи наизусть повторяя.А после опять пробегалаЗнакомые строки письма.

И где-то далеко-далекоПроснулась тревога глухая,И снова душа тосковалаПод гордым безверьем ума.

А там, за стеной, говорили,Чтоб я приходила — кричали,И как-то была я не радаЗвенящему ямбу стихов.

Дрожали вечерние были,Неровно, мертво и печально.В душе закипала досадаНа холод растраченных слов.

Такой скучающей и молчаливойВедет ее судьба.Она — мучительно самолюбиваИ жалобна слаба.

Проходят дни туманной вереницей,И плачет в них тоска.По вечерам над белою страницейДрожит ее рука.

В ее глазах — бессмысленно и скучно,Душа ее — мертва.Быть может, потому так однозвучныВсегда ее слова.

С гримасою развенчанной царицыБеспомощно живет.А что порой в душе ее творится —Никто не разберет.

Глядит на все с неискренним презреньем,С беспомощной душой.Вот почему с таким ожесточеньемСмеется над собой.

Пусть говорит, что ей во всем удача,Что в жизни нет «нельзя»,Ведь часто по утрам красны от плачаБесслезные глаза.

Ведь жизнь одна. Ведь юность хочет дани,И… некуда идти.И даже нет лукавых оправданийБесцельного пути.

В тот час, когда опять увижу мореИ грязный пароход,Когда сверкнет надежда в робком взоре,И якорь поползет,

В тот час, когда тяжелый трап поднимут,И просверлит свисток,И проскользнет, уж невозвратно,мимо Весь белый городок,

И над рулем, журча, заплещет ровноЗеленая вода, —Я все прощу, я все прощу любовно,Как прежде — никогда.

И, пробегая взглядом крест костела,Бак и маяк большой, —Я снова стану девочкой веселойС нетронутой душой.

А с каждым вторником Сфаят пустеет.Прощаются, спешат на пароход.Два-три лица серьезней и грустнее,И снова время тихое плывет.

Есть где-то мир, и все идут вперед…И только, ничего не понимая,Зачем-то — сильная и молодая —Ненужным дням я потеряла счет.

У богомольных есть красная лампадка,В углу притаились образа Пречистой.Дрожа, горит огонек лучистый.Придут из церкви — распивают чай.

У домовитых во всем порядок.На окнах — белые занавески.В вазочках цветы, и ветер резкийИх касается невзначай.

У вечно-мудрых есть страшные загадки,Есть толстые книги и мудрые фразы.У вечно-дерзких есть восторг экстаза.Заменяющий светлый рай.

У меня нет красной лампадки,У меня нет белой занавески,Нет писаний мудрых и веских,А комната у меня — сарай.

У меня есть синяя тетрадка,У меня есть белые книги,У меня зато есть пестрые мигиИ неистовый месяц — май.

Смотри на закатные полосы,На землю в красной пыли,Смотри, как колеблет волосыВетер чужой земли.

Как сосны вершинами хвойнымиКолышат вихри лучей.Смотри, как лучи беспокойныеГорят на твоем плече.

В недвижном, седеющем воздухеЗакат разлил красноту.Смотри, как арабы на осликахВ закатную даль идут.

Смотри, как маслины дуплистыеНе могут ветвей поднять,Как искрится золотистаяВолос твоих светлая прядь.

И небо пурпурно-красноеГорит на краю земли,И что-то хорошее, ясноеКлубится в красной пыли.

Дальше, конкурс «Звена». Против всякого ожидания мое стихотворение было напечатано в первом номере. А всего прислано 382. [454]Теперь я удовлетворена. Больше мне ничего и не надо. Инкогнито я, конечно, уже не сохранила. В Сорбонне меня встречает Ладинский словами: «Ну, нашли ваше стихотворение?» Отпираться не стоило, да и не к чему. В Союзе Майер отозвала меня в сторону: «Ваше?»